Архив фантастики
Надеюсь, что в мире прибавится
немного добра





– Почему в фантастике так мало женских образов,
по крайней мере ярких, как будто женщине нет места
в будущем? С этого вопроса начался разговор нашего
корреспондента Павла Вязникова с писательницей
Ольгой Ларионовой, которая, по общему признанию читателей
и критиков, входит в первую десятку советских фантастов.

– Женщин-героинь мало, потому что мало женщин-писательниц. В мире мало. И у нас в первой сотне ныне работающих фантастов их только две. А писатели-мужчины, воплощая свои представления о будущем, не замечают, что переносят в будущее сегодняшнее состояние дел, когда важные проблемы решаются в основном все-таки мужчинами.
Прибавьте сюда традицию – она, как ни странно, очень сильна в нашем жанре. У Жюля Верна, например, женщин практически нет, в книгах Уэллса их мало.
– Но Ефремова вы же не поставите в этот ряд?
– У Ефремова женщина – воплощение идеи, что красота – это какая-то функция существования. Он ее проводил во всех своих произведениях с жестким прагматизмом. Длинная шея, дескать, женщине нужна, потому что в древности она позволяла следить, не приближается ли к ее гнезду враг. Длинные ноги помогали убегать. Большая грудь давала возможность выкормить дитя. Длинными волосами она могла укрыть ребенка, ну и так далее. Я с такой позицией категорически не согласна, но, разумеется, писатель имеет право на свою теорию.
А вообще научная фантастика – это литература дефицита. Я не о том, что ее у нас невозможно достать. Она обозначает, чего в данное время обществу не хватает: например, нет медицины без боли - она появляется в фантастике.
– Если с этой позиции подойти к вашим произведениям, то получится, что в сегодняшнем мире не хватает романтики, рыцарства, полета...
– Конечно, конечно! Я недавно была в гостях у членов уфимского клуба любителей фантастики. Они увлеклись книгами английского писателя Толкиена – снимают по его мотивам самодеятельный фильм, сами делают мечи, латы! Причем играют не дети, а 20-30-летние люди.
А в севастопольском клубе готовятся к изданию своего журнала о рыцарях Круглого стола. Люди всегда играют в то, чего им не хватает, – в данном случае в романтику.
– В ваших произведениях романтические мотивы неразрывно сплетаются с живописными. Читателям хорошо известен «чюрленисовский цикл» – рассказы и повести, связанные с работами знаменитого литовского художника Чюрлениса. Это художественный прием?
Это мое личное, автобиографическое. По образованию я инженер, долго работала в лаборатории. А потом четыре стены мне надоели, я ушла и стала, представьте, экскурсоводом на туристских поездах. Ездила в основном в Прибалтику, часто бывала в музее Чюрлениса, одном из лучших, как мне кажется, в стране. И постепенно как-то прониклась духом его картин, мне открылось множество оттенков их смысла.
– В своих произведениях вы пытались раскрыть этот смысл или картины просто давали какой-то первоначальный толчок?
– Скорее второе. Они давали мне именно импульс. Как яблоко, ударившее Ньютона по голове.
Правда, один раз случилось необыкновенное. В каждое свое произведение я как талисман вкладываю какую-то чюрленисовскую деталь. В романе «Чакра кентавра» это было описание кладбища на планете Джаспер. Конечно, я не списывала это с картины, только передавала свое ощущение. На камнях у входа и на надгробных домиках у меня сидели крэги – такие птицы с ярким оперением. Слепые джасперяне носили их всю жизнь на плечах и видели мир их глазами. А после смерти джасперянина крэг занимал домик над его могилой. Еще раз повторяю: этих птиц я придумала сама. Но когда книга была уже закончена, я просматривала рисунки Чюрлениса, которые раньше не видела, и вдруг обнаружила рисунок женской головы, на которой сидел крэг! Конечно, может быть, я видела его когда-то раньше и подсознательно запомнила. Но я предпочитаю думать, что так срослась с мироощущением художника, что созданный им образ возник и у меня...
Героиня этой книги и вообще все ваши женщины, даже наделенные силой, волшебным даром, смелостью, почему-то кажутся беззащитными. Их хочется оградить, защитить, поддержать...
– Я этого не задумываю специально, это невольно. Возможно, потому что я сама все время себя чувствую незащищенной. Когда что-то удается – выходит книга, еду за границу, – мне кажется, что это случайный подарок судьбы. Всю жизнь у меня такое ощущение, словно опора у меня в момент шага только под ногой, а кругом пустота.
– Вы и в остальном отождествляете себя со своими героинями?
– Нет, чаще они – моя мечта. Сначала мне хотелось, чтобы моя дочь была похожа на Илль, героиню повести «Леопард с вершины Килиманджаро». Теперь хочется, чтобы внучка была похожа. Но ничего не получается. Единственная из героинь, которая напоминает по характеру и их обеих, и меня, – это Варвара-Кобра из «Сонаты моря». Имя, я думаю, кое-что объясняет...
– Скажите, а среди поклонников фантастики много женщин?
– Мало.
– Цепь получается довольно унылая: женщин-писательниц мало, женщин-героинь мало, читательниц тоже мало...
– Кроме того, о чем мы уже говорили, проблема еще в том, что писать женщины могут, но вот издать, пробиться сквозь ряды мужчин-конкурентов, достучаться до издателей-мужчин женщине часто просто не под силу.
– А вы заметили, что в фантастических произведениях как появляется женщина – так жди неприятностей: либо она попадает в переделку и ее придется выручать, либо окажется противницей, носительницей какой-то неприятности.
Да, разумеется. Но это не более чем отражение действительности! В жизни женщина воспринимается часто именно в этом качестве. Она обеспечивает жизнь мужчины экстремальными ситуациями: и самыми высокими радостями, и самыми тяжелыми переживаниями. Поскольку радости забываются быстрее, то в отношении мужчины к женщине присутствует некоторая настороженность. Фантасты на самом деле – реалисты, они просто отражают действительность.
– Если фантастика – зеркало реальности, то получается, что женщин в фантастике мало, потому что их роль в реальности несущественна. А ведь эмансипация как будто уравняла женщин в правах с мужчинами.
– Вы хорошо сказали: «как будто». Все дело в том, что это – не настоящая эмансипация, и совершенно неясно, что с этими псевдоэмансипированными женщинами делать. Нельзя же гордиться тем, что она наравне с мужчиной таскает рельсы. А в Политбюро женщин нет, в Совете Министров, в Верховном Совете – им далеко до равноправия. И в обозримом будущем не предвидится, что ситуация изменится. Хотя, с другой стороны, если меня спросят, хочу ли я видеть во главе нашего государства женщину, то отвечу: не приведи Господь!
– Но почему же? Известны ведь примеры: Индира Ганди, Маргарет Тэтчер, Голда Меир...
Я об этом думала. Можно было бы еще упомянуть грузинскую царицу Тамар, русскую императрицу Екатерину II, королеву Викторию, княгиню Дашкову, ставшую первым президентом Российской Академии наук. И все равно это исключения. Мне кажется, что женщина на руководящем посту выше, скажем, городского уровня это аномалия. Для женщины естественно ставить во главу угла свой дом, свою семью, а для мужчины – общественные интересы.
Иметь же во главе государства личность с печатью аномалии, пусть даже со знаком плюс, мне не хочется – тем более в таких грудных условиях, как наши. Я с удовольствием смотрю на Маргарет Тэтчер, на Беназир Бхутто, с большим уважением относилась к Индире Ганди, но вообще-то я не хочу, чтобы женщина несла на себе такую непомерную тяжесть. Это, в общем, сродни тому, чтобы таскать рельсы. Счастливых женщин во главе государства, по-моему, не было.
– Но будет ли эмансипация идти дальше? И если да к чему она приведет?
– Обязательно будет. Сейчас история развития женских возможностей в сопоставлении с историей человечества предстает тоненькой зеленой корочкой арбуза по сравнению с самим арбузом. А когда пройдет столько времени, сколько развивается мужская цивилизация, – вот тогда поговорим. Вообще я уверена, что в конечном счете женщина обгонит мужчину.
– Но матриархат был, общества амазонок были. Может быть, шанс уже упущен?
– Не думаю. Женщина более полно использует правую половину мозга, отвечающую за эмоции, мужчина – левую, «логическую». Я полагаю, что сейчас новые возможности, открывающиеся перед женщиной, создают новый ее тип: с уравновешенным развитием обоих полушарий. А мужчины свою «эмоциональную» половину упорно не развивают. Посмотрите, открыто выражать свои чувства считается для мужчины постыдным! Так что мое утверждение вполне реалистично.
А как фантаст, я могу предположить, например, что через пару столетий отношения полов вообще изменятся. Десять лет назад мы и помыслить не могли о такой операции, как изменение пола. Сейчас это сложно, дорого, а главное – необратимо. А может быть, в будущем принадлежность к тому или другому полу будет определяться модой, изменяться несколько раз на протяжении жизни? Только, наверное, обязательно на каком-то этапе нужно будет стать женщиной и родить ребенка. Я, кстати, уверена, что вопросы продолжения рода займут одно из главных мест в системе морали.
– Тогда поговорим и о воспитании ребенка... Некоторые писатели, создавая модели будущего, ставят Учителя даже впереди родителей. Общество, говорят они, должно полностью взять на себя заботу о ребенке, воспитанием должны заниматься только Учителя-профессионалы. Как, по-вашему, это реально?
– Я уверена, что любая попытка заменить чем-то семейное воспитание – это протез. Он может быть электронно-механическим, управляться биотоками, а живой руки все равно не заменит. Но другое дело – мне хотелось бы увидеть возрожденным институт, когда-то развитый в России (и во многих других странах): институт крестных. Прекрасный обычай – дать ребенку вторых родителей. Вспомните, что самым близким для Золушки человеком была именно крестная.
Таких совоспитателей родители выбирают согласно своим представлениям о морали, порядке, культуре...
– Но ведь мы сплошь и рядом встречаем людей, чьи взгляды на это, мягко скажем, далеки от идеальных. Тогда может удвоиться эффект дурного влияния на ребенка.
– Я понимаю ваши опасения. Но мне кажется, один или два негодяя воспитывают ребенка – разницы нет. А вот то хорошее, что есть в людях, складывается и умножается. И тут я могу снова вернуться к миссии писателя. Мне кажется, что одна из самых существенных задач, стоящих перед ним, – это умножать доброе, внедрять в сознание те нормы, которые не могут быть установлены законодательно. Надо так сочно, так вкусно писать, чтобы людям захотелось подражать героям. А можно, наоборот, напугать, остановить людей, увести от опасности. Фантастика создает те ситуации, для которых сегодня еще нет условий в жизни. Дети читают эти книги – и принципы, заложенные в них в детстве, останутся на всю жизнь.
Поэтому я и пишу фантастику. Я надеюсь, что в мире прибавится хотя бы немного сострадания, нежности, мужества, романтики, добра. Хотя бы немного...

© Журнал «Диалог» (19??)